В детстве и отрочестве у меня было два дома: родительский за номером «205» на улице Октябрьской революции и бабушки Татьяны Акимовны – в женском монастыре за кирпичной стеной, аккурат через дорогу напротив здания бывшего народного суда.

Когда-то в бабушкином доме жила особа, кажется, казначейша, имевшая непосредственное отношение к делам монастыря.

Дом в несколько комнат, обшитый тёсом, с печью с изразцами, наглухо закрывавшимися ставнями, с палисадом, стоял на белокаменной подклети. Под ним пряталась просвирня, слабо освещённая малосильной лампочкой, в которой хранили в сорокаведёрных бочках припасы на зиму: квашеную капусту и солёные огурцы. Тётушка Анна была большая мастерица по части заготовок.

Дворик с яблоней и старой грушей упирался в покосившуюся на манер Пизанской башню работы архитектора Казакова, увенчанную шпилем и прихваченную на одном из ярусов белым пояском из звёзд, ненашенских пятиконечных с серпом и молотом.

Монастырь, обнесённый со стороны улицы Октябрьской революции стеной, башни Грановитая, в которой торговали керосином, и Маринкина, соборы Крестовоздвиженский и Успенский, Тихвинский храм, Блюдечко, почти на излучине Москвы-реки, были нашей вселенной и мирозданием, в которое мы встраивались и познавали методом проб и ошибок.

Монастырская пацанва и, конечно, я с двоюродным братом Константином исследовали каждый уголок старины, карабкались на стены по каменным резным уступам церквей, по внутреннему в стене лазу поднимались под купола Успенского собора, искали подземный ход к Москве-реке.

Бабушкин дом был для нас с братом загадкой. Мы подозревали, что где-то под монастырской стеной, а, может быть, в подполье непременно спрятан клад или монастырская казна.

Фантазии наши подогревались рассказом моего отца Гурия Алексеевича Шилова о том, как он нашёл на чердаке шкатулку, содержимое которой составляли карнавальная маска, краски для грима и морской офицерский кортик в ножнах. Кортик он подарил своему старшему брату Константину Алексеевичу Шилову…

В нашем роду воевали все по отцовской и материнской линии. Отец ушёл на фронт добровольцем, дед Семён Куликов комиссарил, его сын дядя Толя – черноморский моряк, за геройство был награждён орденом Красной Звезды; мама Валентина Семёновна прошла две войны – советско-финляндскую и Великую Отечественную. И все, слава Богу, остались живы. А вот дядя Костя погиб. В семье вспоминали о нём с нежностью и грустью. У тётки Анны Алексеевны, когда она перебирала довоенные фотографии, на глаза наворачивались слёзы. А отец часто говаривал: Костю ждало блестящее будущее. Все его товарищи завершали службу в адмиральских чинах, а Константин всегда был лучшим.

Что мы, его племянники, знали о нём? Родился в 1904 году в Муроме, через семь лет вместе с семьёй переехал в Коломну. Здесь окончил школу № 9 и работал учеником продавца. Одним из первых в городе вступил в комсомол, что и определило его дальнейшую судьбу.

В 1922 году по второму Всероссийскому комсомольскому набору поступил на службу в Военно-морской флот. Стал профессиональным моряком, окончив в Ленинграде военно-морское училище. В Ленинграде же освоил курс общеобразовательных дисциплин, получил начальную военно-морскую подготовку.

Советский Военно-морской флот в те годы делал первые шаги. Многое детям рабочих и крестьян было в диковинку на флоте. Быстро освоиться в сложных условиях помогала истинно русская находчивость и сметливость.

Константин Алексеевич Шилов служил в одном из первых дивизионов радиоуправляемых катеров. Боевая подготовка катерников начиналась в середине мая, когда Финский залив в районе Кронштадта очищался ото льда. Чтобы максимально использовать отведённое природой время, решено было очистить большую воду не июне, а вначале мая. Лёд метровой толщины пытались резать струёй горячей воды, взрывать – безуспешно.

И тогда Шилов предложил разрезать ледяной массив при помощи подъёмных катерных талей, используя их, как пилу. Путь в море на большую воду был открыт.

Катера, которые осваивали молодые моряки, считались новым словом в технике тех лет. На флоте шёл секретный эксперимент по испытаниям торпедных катеров, управлявшихся наводчиком дистанционно по радио с гидросамолёта или корабля. По радиокоманде катер отходил от причала, выходил в море, маневрировал, шёл в атаку, наносил торпедный удар.

Константин Шилов возглавил отряд таких катеров и по итогам зачётных учений в 1937 году, на которых присутствовал нарком К.Е. Ворошилов, был награждён орденом Красной Звезды. Вскоре ему было поручено командовать дивизионом торпедных катеров.

Несмотря на то, что эксперимент с радиоуправляемыми катерами признали неудачным, и они впоследствии не получили боевого применения, перед войной такие подразделения грозных «телеигрушек», как их называли военные историки, были созданы во всех флотах Советского Союза.

Новинками для нашего флота были глиссирующие катера, на которых ходил Шилов. Ему пришлось осваивать эти быстроходные – 50 узлов в час – машины, корпус которых был сделан из алюминия, а двигатели работали на авиационном топливе. Катера имели малый запас хода, низкую мореходность, но в первые месяцы войны применение им всё-таки было найдено.

Часть из них переоборудовали для постановки мин. Выполнение этой сложной задачи поручили подразделению капитана второго ранга Константину Шилову. Базируясь на острове Лавенсари, катерники ночью действовали самостоятельно, днём – под прикрытием авиации. В водах, контролируемых противником, моряки Шилова поставили более 300 мин и минных защитников, закрыв тем самым морские подступы к Ленинграду. За выполнение этой задачи Шилова наградили вторым орденом Красной Звезды.

В июле 1942 года командование Балтфлота предприняло попытку овладеть финским островом Соммерс. Эта операция, разработанная капитаном первого ранга Г. Левченко, тактически непродуманная, авантюрная стала последней для многих моряков-балтийцев, в том числе и для Константина Шилова, возглавившего десантный отряд.

О гибели Шилова наша семья узнала, находясь в эвакуации в Актюбинске в Казахстане. Что оставалось моей бабушке Татьяне Акимовне и двум тёткам Татьяне и Анне – ждать с войны самого младшего Гурия Шилова, который ушёл на фронт добровольцем.

Я немногое знаю о военной судьбе моего отца, а то, что знал, увы, не удержалось в памяти. Гурий Алексеевич Шилов служил в истребительной авиации в батальоне аэродромного обслуживания. Готовил самолёты к вылету. Оборонял Москву. На Тушинском аэродроме судьба свела его с Василием Сталиным, с которым был близко знаком и вспоминал о сыне вождя народов, как блестящем лётчике и человеке, что называется, без «понтов» и какого-либо превосходства и чванства.

Когда война покатилась на Запад, и аэродромы приходилось передислоцировать раз за разом, в задачу отца и его товарищей входил поиск аэродромов подскока. Вооружённые, с радиостанцией, с запасом продовольствия на американском «виллисе» они выдвигались глубоко вперёд, конечно, рискуя нарваться на противника, попасть в засаду.

Почему-то мне запомнился польский этап этого продвижения к германским границам. Отец, обладая музыкальным слухом, очень быстро овладел польским языком, и поляки не желали признавать в советском офицере русского, обращаясь к нему: «Пан Гура».

Войну Гурий Алексеевич Шилов закончил в Берлине, на родину вернулся в чине старшего лейтенанта.

И мне было обидно за него потому, что мама Валентина Семёновна Шилова (в девичестве Куликова) носила капитанские погоны. Мама отправилась на фронт в составе 403-го гаубичного полка, формировавшегося в Коломне, командовал которым Анатолий Иванович Малофеев, впоследствии генерал-майор артиллерии.

О войне с финнами мама – зубной врач медицинской службы – почти ничего не рассказывала и очень скупо – о Великой Отечественной. Запомнилось, что ей не раз приходилось бывать под бомбёжками. Фронтовики вообще были скупы на воспоминания, наверное, то, что они пережили, к этому не очень располагало. Да и мы, признаться, были не любопытны и представляли себе войну как нечто героическое и победоносное. Понимание того, что пережили народ и страна, пришло значительно позже, с возрастом.

К счастью, в семейном архиве я обнаружил фронтовые записки генерала Малофеева, в которых несколько строк посвящались моей маме. Вот они.

…Подходя к Смоленску, наш эшелон подвергся налёту немецкой авиации. Мне доложили, что осколком бомбы тяжело ранен в грудь красноармеец штабной батареи Корешков.

Подходя к месту происшествия, я увидел Ивана Корешкова: он лежал уже на спине без гимнастёрки, в белой рубашке. В глазах его была безнадёжность и тоска и какая-то отчуждённость. Увидев подходящего командира, раненый как-то подтянулся, собрался и перестал стонать.

Я склонился к нему, встав на колено, стараясь успокоить, сказал, что как только подъедем к ближайшей станции, передадим его в местную больницу. Иван почти не слышал меня, вдруг он поднял голову и молящим голосом сказал: отомстите за меня, отомстите. И затих.

Сбоку стоял строгий, сосредоточенный врач со шприцем в руках, и фельдшерица умело делала свою первую полевую перевязку. Рядом с ней, поддерживая раненого, стояла на коленях наш зубной врач. Женщина сразу нашла своё место и дело в минуту несчастья.

С этого дня так и повелось, что на Валю никто не смотрел как на врача только зубного. Она оказывала первую помощь раненым, отправляла их в тыл и на отдых. И в отсутствие врача даже принимала больных.

Хорошо держалась в бою под огнём и вообще хорошо держалась, сумев как-то наладить добрые отношения с окружающими…

Вот такие хроники, а, может быть, истории военной поры только одной семьи. И сколько таких историй можно было бы ещё рассказать, если бы знать… Но все ушли, защитив нас, ныне живущих, оставив о себе то, без чего не может быть человека разумного, – память.

P.S. 1 ноября 1968 года исполком Коломенского городского Совета депутатов увековечил память о капитане второго ранга К.А. Шилове, назвав его именем одну из улиц Коломны.